— Эй, голубки, — в двери засунулась растрепанная после упражнений в спортзале Варькина голова. — Быстро одеваться и в столовую. Зоя уже поднялась.
Ленку из постели как ветром сдуло.
— А что мне одеть? — оглянувшись по сторонам перепугалась она. — Все вещи в сауне остались!
— Сейчас халат принесу, — Варька вернулась быстро с почти таким же как на ней самой легким халатиком. — Одевайся. Можешь душ принять. Знаешь куда идти?
— Ага, — поспешно натянула халат Ленка. — Варя, ты не думай, у нас не было ничего. Мы просто спали.
— Совсем–совсем ничего? — шутливо поддразнила хозяйка. — Беги в душ, а то мама застукает.
Завтрак был не слишком плотным. Впрочем, проголодаться никто как следует не успел. Ленка удивленно захлопала глазами при виде новых маминых сережек. А я в очередной раз поразился вкусу своего шефа. Зою эти серьги действительно украшали, без них ее теперь и представить было трудно. Утро выдалось солнечное, камушки так и сверкали. Цепочку Ленка поначалу стыдливо прикрыла воротником халата, но при виде бриллиантов быстро осмелела:
— А мне Вик тоже кое–что подарил. Красиво, правда?
Зоя несколько смутилась и кивнула. И еще несколько раз в течении завтрака я ловил на себе ее слегка встревоженный взгляд.
— Сегодня в женской компании останемся, — сообщила Варька, вероятно с целью успокоить Ленкину мать. — У Вика дела в городе. А мы на крышу пойдем, в солярий. Позагораем немного.
Представив, какого зрелища буду лишен, я испытал легкий приступ ненависти ко всем средствам массовой информации вообще и к «Городищу» в частности. Надо же, всего два дня работаю детективом, а уже на какие жертвы приходится идти. Понятно, почему мы — сыщики — так не любим прессу.
На редакционном пороге я появился полностью экипированным, то есть в плаще — в нем много карманов, вот только жарковато, в шляпе и с раздувшимся стареньким портфелем, в котором позвякивали бутылки. Как только ручка не оторвалась.
— А начальства нашего нету. Они приболели, — несколько растягивая слова сообщила поправляя очки Зина Балагурова отперев массивную некрашеную дверь. От вирусов, что ли запираются?
— Ну и Бог с ним, с начальством, — махнул я рукой. — Водку пить будете? А то мне здоровье после вчерашнего поправить надо, а компании никакой.
— Маришка! Геночка! Свершилось чудо — мы спасены! — громогласно возопила шатенка.
— Чего ты орешь, Зинка? — на пороге журналистской возникла Мариша Антонова, помятая физиономия которой неопровержимо свидетельствовала о муках похмельного синдрома.
— Молодой человек водку предлагает.
— Так давайте я сбегаю, — оживилась Антонова. — Я знаю где самогон за шестнадцать взять можно.
— Я уже все принес и водку, и закуску. А Гена где?
— Привет, — самочувствие местного компьютерщика было, видать, не лучше, чем у представительниц творческого коллектива.
— Черт! И пиво взял! — восхитилась жадно распахнувшая мой портфель Мариша. — Зинка, давай стол накрывать.
— А мы пока с Геной машины посмотрим, — предложил я. — Это недолго.
— Только пива сначала хлебнем, ладно? — взмолился страдальческим голосом коллега. — Башка раскалывается.
— Это можно, — согласился я. — Компьютерщикам пиво — не помеха. Девчонки, у вас открывашка есть? Ладно, я об стул открою, никто не против?
Пили в «Городище» покруче, чем в «желтушке», не говоря уже о благообразно трезвой районке. Наливали помалу, да выпивали чаще. Бутылка опустела быстро.
— Хорошо пошло на старые дрожжи, — с удовольствием потянулась Маришка. — А дай сигару попробовать.
— На, можешь докурить, сегодня для меня это слишком крепко, — о сексуальных похождениях Антоновой я был наслышан, венерических же заболеваний боюсь панически.
— Ну, — пыхтя сигарой откупорил вторую бутылку Гена, — ты хоть скажи, что это было?
— Ген, на моей работе, чем меньше знаешь, тем лучше спишь. Мне сказали: вставил дискету — кликнул мышкой, машина перегрузилась — нажал «йес», возникло красное окошко — опять «йес», а не возникло — доставай дискету, перегружайся.
— А ты давно Шереметьеву знаешь? — полюбопытствовала Зина.
— Кого? — хреновый из меня детектив все–таки.
— Ну, Варю Шереметьеву, — того что я до сих пор не удосужился узнать фамилию своей работодательницы пьяная Зина кажется не заметила.
— Мы тут тоже кое–что могем, — подмигнула она мне. — О ней такие отзывы в ментовке. Папа — генерал КГБ, дядя — глава всей областной милиции.
— Так КГБ давно уже нету, — влезла в разговор Мариша. — Ой, а крепкая эта сигара.
— Ну, и папы давно уже нету, — пожала плечами Зина. — Все–равно, КГБ — есть КГБ.
— Для меня она Варвара Викентьевна и этим сказано все, — слава Богу, Гена уже наполнил стаканы и я ухватился за свой. — Вздрогнем, подруги боевые! За прекрасных дам!
— Гусары пьют стоя! — подхватил Гена.
Ну, стоя, так стоя. Дотошная Зина, правда, и после этого не угомонилась:
— Платит хоть хорошо?
— Главное, Зин, что регулярно, — суммой зарплаты я решил коллег не травмировать. Золотую «Зиппо» по этой же причине не доставал, прикуривал от Гениной трехрублевой одноразовой зажигалки. — Я, когда в районке работал, платили вообще раз в пол года.
— У нас вон тоже на месяц задержка, — не стерпев пожаловался Гена.
— Задержка знаешь когда бывает? — громко заржала Антонова.
— Не разглашайте редакционные тайны, — хлопнула ладонью по столу Зина. — Налейте лучше еще, налейте.
— Тебя вчера как чуть не уволили, так ты и начала тайны беречь, — хохотнула Мариша и потянулась к своему стакану. — Да не цеди ты, Гена, водки еще до фига!
— Чуть не уволили? Кто? — не понял я.
— Наш самый наиглавнейший, — разводя руками пожаловалась Зина. — Я же на работу раньше всех пришла. Картинку эту первая увидела. Геры нету. Я помню, какой прошлый раз шум был. Ждать–пождать, никого. Ну взяла и позвонила Панфиловичу. Пьем что ли?
— Гера так орал, — опорожнив стакан и закусив куском колбасы закатила глаза Мариша. — Действительно, чуть не уволил.
— Он что, больной? — тема меня заинтересовала.
— Гера не любит, когда кто–то помимо него с учредителем общается. За кресло свое боится, наверное, — пояснила Зина. — Но тут вообще на меня все посыпалось. Я, дескать, интриганка. Пытаюсь выставить его в дурном свете перед Панфиловичем. Выношу сор из коллектива.
— Круто тут у вас, — покачал головой я. — Прямо оторопь берет.
— Так он вчера еще и Вальку чуть не уволил, — в очередной раз берясь за бутылку хмыкнул Гена.
— Ну это вообще целая истерика была, — поморщилась Зина.
— Ой, знаете, бабы… в смысле, и мужики, — громогласно перебила Мариша. — Эта Аксенова уже задолбала всех своей Анкой и своим журналистским расследованием. Да кто она такая, Аксенова–то? Она же, когда газета начиналась, девочкой на побегушках была, шестеркой! А теперь гонит: «Мы с Анкой так дружили… Анка мне все рассказывала…» А всего–то делов, Анка у нее пару раз переночевала по пьяни, когда к себе на хату лом идти было.
— Ну а истерику–то зачем закатывать? — примирительно вставил я.
— Витя, иди ты в задницу, — совсем по–свойски ругнула меня Антонова. — Сели как люди самогону выпить вон там, — она кивнула в сторону еще одной ведущей из журналистской двери. — Ну, Зинка бутылку взяла. Гена еще на одну наскреб…
— Я ж должна была реабилитироваться, — пояснила Зина поправляя очки. — Скинулись еще кто сколько мог…
— Не важно, — отмахнулась Мариша. — Распили первую, а эта дура, Валюха, ни с того ни с сего, снова как завелась. Гера, конечно, козел, но она его довела. Валюха уже свалила, а у него руки трясутся: «Нет вы слышали, на что она намекала?»
— А на что? — полюбопытствовал я.
— А что не выгодно ему Анку искать. Он же на ее месте сидит. Она много вчера глупостей наговорила, но это…
— Третья пошла, — объявил Гена.
— Не боись, еще две бутылки пива осталось. Заглянцуем, — утешил я своих бывших коллег по журналистскому ремеслу.
Из редакции «Городища» я выбрался около часа дня, в то самое время, когда обыватели бредут с центрального городского рынка по домам. Выбрался, кажется, в самое время. Прямо передо мной бульвар пересекала согнувшаяся под тяжестью забитой съестным сумки щуплая низкорослая фигурка.
— Здравствуйте, Валечка! Разрешите вам помочь?
— От нас? — унюхав исходящий от меня запах, сообразила Валюха Аксенова. — Конечно, где еще с утра могут так напоить.
— Посидели с ребятами, — забирая у нее сумку сообщил я. — С Зиной, Мариной, Геной. Суббота ведь — все отдыхают, а мы пашем, как проклятые.